O.A. BOGDANOVA A window to paradise? The cultural semiotics of estate and dacha in the Russian literature of the turn of XIX-XX centures

Анализируя роль окна в поэтическом мире Б.Л. Пастернака, А.К. Жолковский отметил его функциональную двойственность: это или «контакт между домом (человеком, обстановкой комнаты, свечой, очагом, посудой, едой, рукодельем, а также составными частями самого окна) и внешним миром (ветром, запахами, семенами растений, звуками, облаками и т.д.)»; или «тема высшей фазы в таких ее разновидностях, как дрожь ставней, стекол и занавесок, пот и слезы на стеклах» [Жолковский, 2011, с. 50]. Двойственность окна – но по другим параметрам – отмечена и В.Г. Щукиным: «Исходя из констатации того факта, что окно можно описать и наделить смыслом или находясь внутри дома, или же рядом с ним, но вне его, нетрудно предположить, какие риторические и поэтические жанры могут быть метонимически “привязаны” к этому локусу», в первую очередь «это пара оптически мотивированных жанров – экстраспекция (<…> выглядывание наружу) и интроспекция (<…> заглядывание вовнутрь» [Щукин, 2007, с. 84].

М.М. Бахтин определил хронотоп как «формально-содержательную категорию»: «...всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов» [Бахтин, 1975, с. 406], причем главенствующим в хронотопе является время. Ученый выделил лишь один хронотоп, в котором «время <...> вовсе выключено» [Бахтин, 1975, c. 306], – это «вертикальный хронотоп» средневековых романов-видений и «Божественной комедии» Данте. «Временна́я логика этого вертикального мира – чистая одновременность всего (или “сосуществование всего в вечности”)» [Бахтин, 1975, с. 307]. Современные же романы (например, «Взятие Измаила» и «Письмовник» М.П. Шишкина, «Лавр» и «Авиатор» Е.Г. Водолазкина) демонстрируют особый вид хронотопа – в котором аннулировано время и актуализировано пространство. «Именно в пространстве сосуществуют времена, именно через пространство разновременное предстает как одновременное; <…> пространство “работает” как память, как последний и универсальный интертекст» [Ревзина, 2006, с. 266].

В связи с этим в сегодняшнем литературоведении выделяют такие формы хронотопа, как циклический (который подчеркивает идею вечной повторяемости и круговорота пространства и времени мира), вечности (в котором время «существует все сразу», пространство предстает как «состояние, в котором одновременно потенциальны все пространства» [Савельева, 1996, с. 121-122] и нелинейный (который раскрывает идею многомерности бытия) [Темирболат,  2012, с. 9].

Еще Бахтин указал на иерархию хронотопов по параметру их масштабности. Интересующий нас хронотоп окна, в том числе распахнутого, входит в большие хронотопы города, помещичьей усадьбы, дачи, деревни, поезда, парохода и др. – и сам факт его принадлежности к тому или иному «материнскому» хронотопу во многом определяет характеристику «дочернего».

В свою очередь, некоторые большие хронотопы, например усадьбы и дачи, охватывающие длительные временны́е периоды, по сути дела, синонимичны топосам как устойчивым формам национально-культурной аксиоматики (cм.: [Панченко, 1986, с. 248]) и важнейшим элементам «семиотической памяти культуры», «имеющим особые пространственные характеристики» [Булгакова, 2008, с. 14, 16].

Остановимся на топосах помещичьей усадьбы и дачи. Усадьба – это не только дом, но и двор, сад, парк, постройки. Дом и сад, все огороженное пространство в усадьбе – одно целое, и распахнутое окно – один из индикаторов их единства. И даже из закрытого окна видны сквозь стекло деревня, поля, луга, лес; все они входят в состав поместья, имения, и для усадьбы являются пространством не внешним, но освоенным, близким, родным. Вспомним о главном свойстве усадьбы как «вертограда заключенного» – ее замкнутости, самодостаточности, отделенности принадлежащего ей пространства от несовершенного мира (cм.: [Дмитриева, Купцова, 2008, с. 150-161]). Именно об этом рассказ И.А. Бунина «Пост» (1916):

«Деревенская усадьба, начало марта <…>. Дни темные, однообразные. <…> Я живу затворником, за работой с утра до вечера. <…> Но вот темнеет, синеет за окнами. Усталый, умиротворенный, я кладу перо <…> и выхожу на крыльцо. Сумерки, тишина, сладкий мартовский воздух... Я иду по деревне <…> – всему открыто мое сердце, мои глаза. <…> Все есть у меня, все в мире – мое». [Бунин, 2006, т. 4, с. 128-129].

В дневнике 1917 г. в записи от 27 июля читаем:

«Счастливый прекрасный день. Деревенскому дому, в котором я опять провожу лето, полтора века.<…> Еще утро, легкий ветерок проходит иногда по комнате, – открыты все окна. <…> В то окно, что влево от меня, косо падает на подоконник радостный и яркий солнечный свет и глядит зеленая густота сада, блестящая под солнцем своей несметной листвой <…>. В другие окна я вижу прежде всего ветви и сучья старых деревьев – серебристого тополя, сосен и пихт, – и бледно-голубое небо среди них, а ниже, между стволами, деревенскую даль: слегка синеющий на горизонте вал леса, желтизну уже скошенных и покрытых копнами полей, <…> а затем, уже совсем близко, – старую низкую ограду нашей усадьбы, молодые елки, идущие вдоль нее, и часть двора, густо заросшую крапивой <…>. А кроме того, сколько едва уловимых, но мне <…> родных с детства, совсем особых запахов, присущих только рабочей поре, косьбе, ржаным копнам!» [Бунин,  2006, т. 9, с. 190-191].

16 августа писатель занес в дневник:

«Высунулся в окно. Сорочка со скребом когтей перебралась через потемневший от дождя забор из сада и пробежала мимо окна, улыбнувшись мне дружески, сердечно и замотав хвостом. Как наши души одинаковы!» [Бунин, 2006, т. 9, с. 197].

Таким образом, прозрачное, а тем более распахнутое окно в усадьбе, как правило, указывает на взаимоприятие и взаимопроникновение заоконного и внутриоконного миров, их определенную однородность и открытость друг другу, даже единство, в той или иной степени гармоничное. Так и в повести А.Н. Толстого «Детство Никиты» (1919-1920), действие которой происходит в одной из самарских усадеб в 1900-е гг., мир помещичьего дома и близлежащей деревни, окружающей природы – одно целое: Никита играет с деревенскими мальчиками на реке, в поле, в самой деревне, крестьянские дети приходят в усадьбу на Рождественскую елку, где получают подарки и т.п. Закрытое усадебное окно пропускает сквозь себя свет и облик пространства, распахнутое – еще и ветер, звуки и запахи. В последнем случае чувственное восприятие заоконного мира полнее и объемнее:

«Никиту разбудили воробьи. Он проснулся и слушал, как медовым голосом, точно в дудку с водой, свистит иволга. Окно было раскрыто, в комнате пахло травой и свежестью, свет солнца затенен мокрой листвой. Налетел ветерок, и на подоконник упали капли росы». [Толстой, 1958, т. 3, с. 220]. 

Совсем другая семантика у окна на даче. За ним, как правило, не поэтичный сад или собственные угодья: леса, поля, луга, – не деревня, населенная почтительными крестьянами, – а прозаический огород с грядками, на дальнем плане – забор и соседские дома с их, в общем-то, чужой, а то и несущей неудобства жизнью, сверху – чужой балкон, с которого доносятся мешающие спать громкие звуки. Такую картину находим в юмористических рассказах Н.А. Лейкина «Дачные страдальцы» (1897). Более того, нередко дачные окна или отсутствуют, или являются «слепыми», без вида. Так, например, в пьесе А.М. Горького «Дачники» (1904) на даче Басовых окна или всегда закрыты, или выходят не на улицу, а на террасу, – поэтому ни свежий воздух, ни вид зелени, неба и солнца не проникают внутрь дома. Из звуков снаружи в комнатах слышны только «трещотка ночного сторожа и тихий свист» [Горький, 1970, т. 7, с. 193], а когда действие переносится на площадку возле дачи, изнутри дома доносится все возрастающий «глухой шум спора» [Горький, 1970, т. 7, с. 222]. Так уже в первом действии пьесы создается образ больного, несчастного, разорванного пространства, пронизанного страхом перед жизнью, взаимной враждебностью и разрозненностью дачного общества. Здесь девальвированы все традиционные ценности: семья и любовь к детям (жалобы Ольги Алексеевны), творческий труд на благо общества (откровения Шалимова и др.), высокое чувство к женщине (пошлость Двоеточия и др.). Не случайно, что единственный в пьесе взгляд одного из героев в окно ничуть не расширяет поля его зрения, но отскакивает рикошетом, как от глухой стены: Суслов отпускает все те же пошлые, пустые, недоброжелательно-насмешливые реплики по отношению к собеседнику и знакомым.

Между внешним миром и внутренностью дома в «Дачниках» располагается буферное пространство террасы, благодаря чему граница между ними стирается, и они составляют одно коммунальное коловращение. И эта отрицательная однородность принципиально отлична от усадебной, где распахнутое окно означало взаимопроникновение и взаимообогащение благотворных и живительных сил природы и культуры. Здесь же, напротив, отсутствие окна маркирует «духоту» общего пространства как вне, так и внутри дачи Басовых: «Душно как!» [Горький, 1970, т. 7, с. 272], – проходит рефреном по всей пьесе.

Аналогично устроен хронотоп дачного окна и в другой пьесе Горького, «Дети солнца» (1905): здесь дом также соединен с внешним пространством через террасу и роль окна сведена к минимуму. Причем в комнатах и на террасе – едкий неприятный запах курева и химикатов из-за опытов арендатора дачи ученого-химика Павла Протасова. Когда один из его гостей – ветеринар Чепурной – подходит к окну, то смотрит не в него, а на папиросу, которую закуривает (cм.: [Горький, 1970/7, с. 360]). Как и в «Дачниках», посетители протасовской «квартиры» заражены взаимным недоброжелательством, недоброй насмешливостью по отношению друг к другу, завистью и страхом перед жизнью. Причины последнего четко сформулированы сестрой ученого Лизой. Обращаясь к своим интеллигентным родным и знакомым, она говорит:

«Вы все – слепые! Откройте глаза; то, чем живете вы, ваши мысли, ваши чувства, они – как цветы в лесу, полном сумрака и гниения... полном ужаса... Вас мало, вы незаметны на земле... <…> На земле заметны миллионы, а не сотни... и среди миллионов растет ненависть. Вы, опьяненные красивыми словами и мыслями, не видите этого, а я – видела, как вырвалась на улицу ненависть и люди, дикие, озлобленные, с наслаждением истребляли друг друга... Однажды их злоба обрушится на вас...» [Горький, 1970, т. 7, с. 337].

Однако и сами обитатели дачи представляют определенную опасность для окружающей жизни: так, горничная регулярно выливает из окна на садовую растительность ядовитые химикаты – отходы научных исследований Протасова; альтруистка Лиза, сама не замечая того, доводит до самоубийства любящего ее человека из народа – Чепурного, тело которого обнаруживают недалеко от дачи, на раките у речки, в петле.

Поэтому дом и сад, дом и улица в пьесе – это два противостоящих друг другу локуса, граница между которыми – на замке. Такова семиотика отсутствующих или закрытых дачных окон у Горького. Одна из сцен «Детей солнца» – угрожающее вторжение на террасу протасовской дачи пьяных мастеровых Егора и Трошина. Под впечатлением этого события Лиза обращается к Протасову, Вагину и Елене как носителям идеи творческой избранности:

«Вы оставили людей далеко сзади себя... вы одинокие, несчастные, маленькие... Неужели вам не понятен ужас этой жизни?.. Ведь вы окружены врагами... повсюду звери!..» [Горький, 1970, т. 7, с. 343].

Когда же дикая толпа врывается в сад и дом в поисках доктора, якобы наславшего эпидемию холеры, происходит потасовка: Протасова избивают, его жена Елена стреляет в погромщиков. И вот вроде бы все утихло, однако «звери» Егор и Трошин усаживаются пить водку в ограде протасовского сада и смотрят на дачников «с угрюмой ненавистью» [Горький, 1970, т. 7, с. 389-390].

Итак, интеллигентская дача не просто осаждена враждебным миром, но живет под постоянной угрозой нападения и разрушения, тогда как усадебный дом окружающему пространству в идеале открыт. Хронотопы «слепого», закрытого и распахнутого окна как раз и указывают на отмеченное различие обоих топосов.

В других случаях совсем не дружественным местом становится для дачников-интеллигентов близлежащая деревня. Например, в рассказе А.П. Чехова «Новая дача» (1899) обрисован глубинный конфликт семьи приезжего инженера с местными крестьянами, которые, невзирая на щедрую благотворительность дачников по отношению к ним, регулярно устраивали потравы в саду, огороде, на пасеке Кучеровых, обирали все грибы во дворе их дома. В итоге инженер «стал раздражителен, мелочен и в каждом пустяке уже видел кражу или покушение. Ворота у него были на запоре даже днем, а ночью в саду ходили два сторожа и стучали в доску <…>» [Чехов, 1986, т. 10, с. 125]. И хотя милой Елене Ивановне нравилось в Обручанове все: и река, и лес, и деревня, – она была вынуждена жить на своей даче как в осажденной крепости и в конце концов продать ее и уехать. Неслучайно в рассказе нет ни одного упоминания о раскрытом в их доме окне.

Однако в 1900-1920-е гг. уже и в усадебный «вертоград заключенный» все чаще вторгается враждебная внешняя жизнь, что сказывается на семиотике окна. Так, в той же повести А.Н. Толстого «Детство Никиты» заоконная природа оборачивается к обитателям дома враждебной стороной, становясь источником социальной опасности:

«За обедом Василий Никитьевич, выбивая пальцами полечку по краю тарелки, сказал:

– Если завтра не будет дождя, – урожай погиб.

Матушка сейчас же опустила голову. Слышно было, как, точно в бреду, звенела муха в огромном окне, в том месте, где наверху полукруглые двойные стекла, никогда не протиравшиеся, были затянуты паутиной. Стеклянная дверь на балкон была закрыта, чтобы из сада не несло жаром.

– Неужели – опять голодный год, – проговорила матушка, – боже, как ужасно!

– Да, вот так: сиди и жди казни, – отец подошел к окну и глядел на небо, засунув руки в карманы чесучовых панталон, – еще один день этого окаянного пекла, и – вот тебе голодная зима, тиф, падает скот, мрут дети… <…>

Томление и зной усиливались. Замолкли птицы, мухи осоловели на окнах» [Толстой, 1958, т. 3, с. 235, 237].

Симптоматично, что окна в усадебном доме закрыты. Однако вскоре налетает спасительная буря, вновь объединяющая части усадьбы в одно целое:

«Где-то бухнуло окно, зазвенели разбитые стекла. Весь сад теперь шумел, скрипели стволы, качались невидимые вершины. <…> Хлынул дождь – сильный, обильный, потоком. Матушка стала в балконных дверях, – глаза ее были полны слез. Запах влаги, прели, дождя и травы наполнил зал» [Толстой, 1958, т. 3, с. 237].

Несмотря на восстановление дружественного единства внутреннего и заоконного мира усадьбы, подобные эпизоды свидетельствуют о заметной трансформации усадебного топоса в литературе начала XX в.

ИСТОЧНИКИ

1. Бунин И.А. Пост: Рассказ // Бунин И.А. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 4. – Москва: Воскресенье, 2006. – С. 128-129.

2. Бунин И.А. Дневник 1917-1918 гг. // Бунин И.А. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 9. – Москва: Воскресенье, 2006. – С. 187-232.

3. Горький А.М. Дачники // Горький А.М. Полн. собр. соч. Художественные произведения: В 25 т. Т. 7. – Москва: Наука, 1970. – С. 183-294.

4. Горький А.М. Дети солнца // Горький А.М. Полн. собр. соч. Художественные произведения: В 25 т. Т. 7. – Москва: Наука, 1970. – С. 295-390.

5. Толстой А.Н. Детство Никиты: Повесть // Толстой А.Н. Собр. соч.: В 10 т. Т. 3. – Москва: ГИХЛ, 1958. – С. 151-251.

6. Чехов А.П. Новая дача: Рассказ // Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Т. 10. – Москва: Наука, 1986. – С. 114-127.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. – Москва: Художественная литература, 1975. – С. 234-407.

2. Булгакова А.А. Топика в литературном процессе: Пособие. – Гродно: Изд. ГрГУ, 2008.

3. Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: Утраченный и обретенный рай. 2-е изд. – Москва: ОГИ, 2008.

4. Жолковский А.К. Место окна в мире Пастернака // Жолковский А.К. Поэтика Пастернака. Инварианты, структуры, интертексты. – Москва: Новое литературное обозрение, 2011. – С. 27-64.

5. Панченко А.М. Топика и культурная дистанция // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. – Москва: Наука, 1986. – С. 220-260.

6. Ревзина О. Хронотоп в современном романе // Материалы международной научной конференции, посвященной 80-летию В.П. Григорьева. Отв. ред. Н.А. Фатеева. – Москва: Управление технологиями; Азбуковник, 2006. – С. 265–279.

7. Савельева В.В. Художественный текст и художественный мир: проблемы организации. – Алматы: Дайк-Пресс, 1996.

8. Соколов М.Н. Окно // Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 т. Т. 2. – Москва: Советская энциклопедия, 1982. – С. 250-251.

9. Темирболат А.В. Категория хронотопа в свете современных научных концепций литературоведения // Филологические науки в России и за рубежом: материалы междунар. заоч. науч. конф. (г. Санкт-Петербург, февраль 2012 г.) / Под общ. ред. Г.Д. Ахметовой. – Санкт-Петербург: Реноме, 2012. – С. 6-9.

10. Щукин В.Г. Окно как «жанровый» локус и поэтический образ // Поэтика русской литературы: Сб. статей. К 80-летию профессора Ю.В. Манна. – Москва: РГГУ, 2009. – С. 80-101.

SOURCES

1. Bunin I.A. Post: Rasskaz [Fast: Story]. In: Bunin I.A. Poln. sobr. soch.: V 13 t. T. 4 [Complete works: In 13 vols. 4]. Moscow, Voskresen'e, 2006, pp. 128-129.

2. Bunin I.A. Dnevnik 1917-1918 gg. [Diary of 1917-1918]. In: Bunin I.A. Poln. sobr. soch.: V 13 t. T. 9 [Complete works: In 13 vols. 9]. Moscow, Voskresen'e, 2006, pp. 187-232.

3. Chekhov A.P. Novaya dacha: Rasskaz [New dacha: Story]. In: Chekhov A.P. Poln. sobr. soch. i pisem: V 30 t. T. 10 [Complete works and letters: In 30 vols. 10]. Moscow, Nauka, 1986, pp. 114-127.

4. Gor'kij A.M. Dachniki [Summer visitors]. In: Gor'kij A.M. Poln. sobr. soch. Hudozhestvennye proizvedeniya: V 25 t. T. 7 [Complete works. Fiction: In 25 vols. 7]. Moscow, Nauka, 1970, pp. 183-294.

5. Gor'kij A.M. Deti solnca [Children of the sun]. In: Gor'kij A.M. Poln. sobr. soch. Hudozhestvennye proizvedeniya: V 25 t. T. 7 [Complete works. Fiction: In 25 vols. 7]. Moscow, Nauka, 1970, pp. 295-390.

6. Tolstoj A.N. Detstvo Nikity: Povest' [Nikita's Childhood: Novel]. In: Tolstoj A.N. Sobr. soch.: V 10 t. T. 3 [Collected works: In 10 vols. 3]. Moscow, GIHL, 1958, pp. 151-251.

REFERENCES

1. Bahtin M.M. Formy vremeni i hronotopa v romane. Ocherki po istoricheskoj poehtike [Forms of time and chronotope in the novel. Essays on historical poetics]. In: Bahtin M.M. Voprosy literatury i ehstetiki: Issledovaniya raznyh let [Questions of literature and aesthetics: Research of different years]. Moscow, Hudozhestvennaja literatura, 1975, pp. 234-407.

2. Bulgakova A.A. Topika v literaturnom processe: Posobie [Topics in the literary process: Manual]. Grodno, Izd. GrGU, 2008.

3. Dmitrieva E.E., Kupcova O.N. Zhizn' usadebnogo mifa: Utrachennyj i obretennyj raj [Life of the estate myth: lost and found paradise], 2 ed., Moscow: OGI, 2008.

4. Panchenko A.M. Topika i kul'turnaya distanciya [Topic and cultural distance]. In: Istoricheskaya poetika. Itogi i perspektivy izucheniya [Historical poetics. Results and prospects of study]. Moscow, Nauka, 1986, pp. 220-260.

5. Revzina O. Hronotop v sovremennom romane [Chronotope in the modern novel]. In: Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posvyashchennoj 80-letiyu V. P. Grigor'eva [Materials of the international scientific conference dedicated to the 80th anniversary of V.P. Grigoriev]. Ed. by N.A. Fateeva. Moscow, Upravlenie tehnologijami, Azbukovnik, 2006, pp. 265–279.

6. Savel'eva V.V. Hudozhestvennyj tekst i hudozhestvennyj mir: problemy organizacii [The literary text and the art world: problems of organization]. Almaty, Dajk-Press, 1996.

7. Shchukin V.G. Okno kak «zhanrovyj» lokus i poehticheskij obraz [Window as a “genre” locus and poetic image]. In: Poehtika russkoj literatury: Sb. statej. K 80-letiyu professora Yu.V. Manna [Poetics of Russian literature: Collection of articles. To the 80th anniversary of professor Yu.V. Mann]. Moscow, RGGU, 2009, pp. 80-101.

8. Sokolov M.N. Okno [Window]. In: Mify narodov mira: Enciklopediya. V 2 t. T. 2 [Myths of the world: encyclopedia: In 2 vols. 2]. Moscow, Sovetskaja jenciklopedija, 1982, pp. 250-251.

9. Temirbolat A.V. Kategoriya hronotopa v svete sovremennyh nauchnyh koncepcij literaturovedeniya [Chronotope category in the light of modern scientific concepts of literary criticism]. In: Filologicheskie nauki v Rossii i za rubezhom: materialy mezhdunar. zaoch. nauch. konf. (g. Sankt-Peterburg, fevral' 2012 g.) [Philological Sciences in Russia and abroad: materials of the international scientific conf. (St. Petersburg, February 2012)]. Ed. by G.D. Ahmetova. Sankt-Peterburg, Renome, 2012, pp. 6-9.

10. Zholkovskij A.K. Mesto okna v mire Pasternaka [Place of window in the world of Pasternak]. In: Zholkovskij A.K. Poetika Pasternaka. Invarianty, struktury, interteksty [Pasternak's poetics. Invariants, structures, intertexts]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2011, pp. 27-64.